Тонем

это было затопление.
путь прямо ко дну.
недоверие ко сну,
дайте, неба коснусь,
и можно в безвременье...

когда корма уйдёт под воду,
я буду стоять на носу,
буду тащить на себя грозу,
уцеплюсь за неё и кого-то ещё спасу,
зависнем над морем в непогоду.

а когда и нос исчезнет,
мы уже будем не здесь,
нас якобы нет, но мы есть.
пусть голуби разнесут эту весть,
чтоб она была чУдней и как можно железней.

а ты, скрипач, стоящий рядом в воде,
играй,
продолжай,
не умолкай.
мы выживем тут, и не сгинем наверно нигде.

для кого-то тонет титаник,
для кого-то рыбацкая лодка,
для кого-то вода ядовита, как водка.
кому-то прощальная, кому-то первая нотка.
прошу, играй. не надо трагедий, истерик и паник...

Монета

монета вертелась над ладонью -
орёл, решка, орёл, решка.
миг ожидания, близкий к агонии.
ребро. перебросим. ни к чему спешка.

а после, решивший судьбу кружочек,
ляжет в карман.
где-то на уровне почек.
и останется там,
в темноте ожидания,
неизведанном мраке.
самом пугающем из прочих кошмаров,
неприкрытым от новых ударов
судьбы... на плахе.
без воспоминания.

а ведь там, на гранях медных,
сидят себе гордо, довольно надменно,
представители фортуновой филантропии,
два вида одной и той же утопии:

первый - с тобой,
вторая - без.
в первой - покой,
во второй - бес.

и этот, решивший судьбу кружочек,
когда-то вынут из кошелька.
чтобы проверить нервный комочек
на стойкость. крепка ли кишка?
крепка ли пред смутой
какого-то знания,
того, что наступит в назначенный миг?
среди непонятных вращений-интриг?
меж двух утопий в одном мироздании,
распределённых валютой.

а после, когда монетка грохнется оземь,
когда якобы станет видень ответ,
кружочком расплывшийся в странной позе,
дарующей "да" и дарующей "нет",

некто возьмёт её в руки циника,
не доверяющего вымыслам,
и кинет, с видом, что бросил не меньше полтиника,
тем, кто просил милостыню...

"на тебе, детка,
монетку"

Потоковое видео

потоковое видео - это нечто,
конвейер, рождающий сны, диктующий мЕчты.

трафик воды почти неограничен,
можно самому пользоваться, раздавать нищим.
можно тонуть, сколько хочешь долго.
и всё - твоё. ничего взаймы. никакого долга.

снимки из жизни, о том, о сём.
кадры за кадром -
бесконечная эскадра.
вон там я схватил подагру
под Агрой.
а кадрам
как и прежде, разрешают всё.

одного чёрно-белая фотка,
другого - цветное.
а этот вообще анимированный.
кружится лодка,
в кольце паранойи.
интересно, а здесь тоже поля заминировваны?

мы рокировались, да!
но это же не значит,
что мы теперь рокеры!
вот тут мы - друзья,
тут - враги, не иначе.
о! а это я за столом для покера.

этот - моя личность,
этот - часть моей мысли,
а эта - жизни.
эти - сокрыты за самокритичность,
а те - где-то в потоке давно зависли,
вон те, как и я, слишком капризны.

смятые снимки,
пинки и ужимки,
тянут картинки,
как на резинке
по хрупкой судьбе
к себе.

то ли карта, а то ли пешка,
то ли орёл, то ли снова решка.
то ли я,
то ли линия, то ли линейка
в кармане Линнея,
то ли короче, то ли длиннее.

и вообще, я схватил подагру, под Агрой,
когда ловил под уздцы кентавра,

Бензин

на очередной бензоколнке
стою и вдыхаю аромат бензина.
что оборвАлось около серидины...
на самом важном этапе гонки.
туда-сюда облака по трассе
неба.
гончие, прочие.
разного рода разнорабочие -
окружающие, в большей массе.
сколько историй сгнило в корзинах,
неизданных... сданых в утиль.
сколько зелёных миль,
сколько оттенков аромата бензина.
всё бы отдать это ради слова,
нарочно воткнутого между глаз,
вынюхать весь этот парный газ,
и стать истуканом. что тут такого?
отдать бы на время жизни своё умение,
той, что умеет сочинять стихи,
той, что умеет прощать грехи.
той, в чьих глазах твоё отражение...

на очередной бензоколнке
выпадут лёгкие, раскроется рот.
выступит парно-бензиновый пот.
вздует давлением перепонки.
и дирижаблями облака
рушиться будут в окрестности тела.
после, воронки присыпят мелом.
каркасы вынесут на руках.
или не так. и всё будет дольше,
снова вдыхать очередной бензин,
снова видеть трубы машин
и облака на синеющей роще.
и снова отдать бы своё стремление,
часть тела тонкогого и обрамление,
той, что умеет сочинять грехи,
той, что умеет прощать стихи...

Колыбель

что ты назвал колыбелью?
прогнившее судно или ведро в дырках?
что ты забыл под дверью?
ключи от прошлого? или кусок затылка?
что ты вообще знаешь,
видевший меня без одежды?
без мяса и костей...
назвавшего себя невеждой...
ведь я искал только грани, смекаешь?
а нашёл гранитные плиты разных мастей.
и потом долго думал, а был ли клоун?
а был ли сказочник?
в то время, как кто-то лечил словом,
я выключал ночник...
и включал ночник.
я мерцал. рассыпался на атомы,
снова слетался в тело одно.
рушился под дождевыми автоматами
и обливался сном...
а грязь с головы почему-то валилась на землю...
стреляй же! открыты обе мишени -
глаза, роговицы, зрачки... сквозь них - в келью.
и по старообрядчески - в самосожжение...
напрасное одолжение...
без продолжения...

Космос мой

космос мой, я не успею
запечатлеть тебя. даже если стану спутником,
даже если буду путником,
кочующим меж плеяд.
космос мой, я не верю в чудо,
я не помню сказки, и звёзды роняю с погон
Вечности...
меня всё чаще забирает сон.
я всё глубже в нём, всё дальше от человечности.
космос мой! почему комета
не убьёт меня хотя бы раз...
космос мой... в галактике лето,
а я в зиме анабиоза,
заложник наркоза и передоза
на час.
космос мой... я вижу, ты видишь,
мы оба видим, дорогу домой.
и если ты календарь пересилишь,
отправь всех нас в спячку не летом,
а лунной зимой...

Взломщик

Перламутровым снегом укрылся закат,
Безбилетных дорог покровитель.
Солнца летнего жаркий, усталый снаряд
Опустился, как шарик на нити.
Послевкусье дождя, воздух, полный ион,
Черновые потоки асфальта.
Всё смешалось. Так странен взаимный поклон
Фармазонов и рыцарей Мальты.
Голубая стезя, окаймившая миг,
Нарисована сном акварели.
Средь ночных фонарей я включаю ночник.
Без ключа открываются двери.

Звали

Меня звали по-разному -
дураком, собакой, клоуном,
иногда, хамом, иногда, по имени.
Но никогда на Вы.
Я трещал на сковородке солнца,
сам себе до последнего синфазный,
до последнего времени,
до последней главы.
я был эпилогом...

Скалолазы

Видишь, как смешно получается -
скалолазы гибнут парами, в связке...
Их бы могло спасти, если бы кто-то из них
был крылатым...
Да и спасёт ли двоих,
если один из них - псих,
сбежавший вчера из шестой палаты?
А если он ещё и в смирительной рубашке?
То есть, руки связаны?
Быть может разное,
всякое...
Всякое разное.
А справки о душевном здоровьи - пустые бумажки.
Вот если бы те, кому даны крылья,
могли иногда выходить на задание парами.
Ведущий и ведомый. Вот это была бы сила!
Связка с двумя Икарами!
Не надо всё же отчаиваться.
Бывает, сбываются сказки.

Полночный гений

В час ночных запутанных видений
очень хочется, чтоб ожили мечты.
Здравствуй, это я, твой гений.
Я пришёл из звёздной темноты.
Я дарю тебе стремленье к строчкам,
к нереально-жизненным стихам.
Пусть взбухают вдохновенья почки,
прорывая душу тут и там.
Ты узнаешь, ничего не страшно
для того, кто пишет по ночам.
Если манит ночью лист бумажный,
тёмной ночи белая печать.
Так не бойся! Взял перо и строчишь!
Пишешь строчки, выводя слова.
Я - твой гений, сонный гений ночи,
строчек опадающих листва.

Знай же, в час полночных вдохновений,
в миг рожденья пафосной мечты,
я приду, я твой полночный гений!
Предо мной не встанут на колени,
предо мной садятся на корты!

Венок

я пропах костром,
ты пропахла костром.
те, кто с нами, пропахли им видимо так же.
это общая карма,
и я не знаю, что будет потом.
я смотрю в отражение в озере -
там мой враже.
и трава холодна, ощетинившись против стопы,
как алмаз пробегает по коже, проходит сквозь кость...
я непрошенный гость на тропинках подлунной тропы,
и, наверно, в ладонях твоих я непрошенный гость.
выводи, задыхаясь, рассвет, растворяясь в дожде.
но, прошу, не бросай никогда, замечтавшись с дождём.
мы, конечно же, будем вдвоём или, может, не будем вдвоём.
ты же знаешь, как ночь холодна и как холоден день.
и когда я пойду по входящей сквозь тело траве,
ты пройдёшь, собирая на голову свежий венок.
если зелень способна вобрать боль изрезанных ног,
то, возможно, я буду венком на твоей голове.
на твоей голове...

***

Ты наверное спишь сейчас.
Ты не знаешь, что дождь возвратился.
Что я зубы почистил, помылся,
И что времени пятый час.

Это утро не будет моим.
Я сегодня пишу безотрывно…
Это пафос, а пафос - противно.
Всю строфу убивающий в дым.

А ты спишь, не заботясь ни в чём.
Тихо дышишь с ноутбуком в обнимку,
Под надзором икон, фотоснимков,
В час ночной оживляющих дом.

Жук-скарабей

Накатило, сдавило и смяло.
Задушило и вновь оживило.
Так наверное солнце сияло
Над полоской великого нила…

Так ли было? И будет ли так же,
В час песочных часов остановки
На как будто египетском пляже
Под как будто бы пёстрой циновкой?

Говорят, что жуки-скарабеи
Не умеют летать как птицы,
Но зато эти твари умеют
Грызть людей, выедая глазницы.

Но сегодня, на этом свете,
Видя образ, который так ясен,
Я готов закричать: я бессмертен!
Пусть конечно, как нил, не прекрасен.

Я сегодня жука-скарабея
Насадил на крючок, бросил в реку.
Плавать тоже совсем не умеет
Жук, способный загрызть человека.

Окто

в поваренной книге вампира
должно быть не так уж мало
кровавых рецептов всяких
и прочих прикольных вещей.
а мне хватать перестало
иронии - радостной бяки,
в которой я скрылся от мира,
теперь нет её вообще...

наверное, у людоеда
есть множество разных рецептов,
как жарить мозги в мундире
и делать из глаз шашлык.
а я дожевал конфетку,
растаявшую в Каире,
забытую в строчках бреда,
и снова стал горд и дик.

возможно, что у поэта,
есть тучи забытых рифм,
покрытых слоями пыли,
залитых ручьём чернил.
а я вот теряю ритм.
я сам, как шашлык в мундире.
я сам прибиваю вето
к стихам, что уже сочинил.

но, знаешь, вся эта нечисть
меня не тревожит нисколько.
плевать я хотел на нечисть,
когда со мной рядом ты.

Заяц

карает меня безмятежно
моя же родная рифма,
мои же родные фразы и фразы совсем не мои!
блокнота лист белоснежный
карает меня, но нежно.
карает чуть-чуть небрежно.
карают меня трамваи и даже, чуть-чуть, фонари.
а я всё сижу на асфальте
и думаю, что неважно,
кто именно покарает
сегодня, вчера и потом.
я просто ломаю пальцы,
из тени делая зайца,
и что-то под нос читаю
тебе пересохшим ртом.
какая, должно быть, скука,
не быть ни козлом, ни поэтом,
не быть ни шестёркой, ни боссом,
не быть вообще никем,
ни первым и ни последним,
а просто маячить где-то,
ни ловко давать ответы,
ни твёрдо ставить вопросы.
вот ты, что сидишь? а ну-ка!
иди и ищи перемен!
а я поломаю пальцы,
а я их согну вопросом,
и мучать себя перестану,
плутая в ответах своих.
останется солнечный заяц
сидеть за меня на асфальте,
когда я под солнцем растаю,
когда догорят фонари...

Макондо

Простите, не Вы ли оставили здесь
Святого Иосифа из гипса,
чтобы он постоял, пока не пройдёт дождь?
Не вы? Ну ладно... Знаете, все эти лица
Мельтешат вокруг. Всех не упомнишь...
Что ж...
В шестерёнках часов на полу просторном
Ещё хватит масла на один круг,
На последний шаг, живой и проворный,
А пока - спирали на линиях рук.

В небо смотри - галеоновый остов,
Чёрный от времени и от жары,
ПО ветру, вдоль облаков...
Так просто
Чудо.
А здесь - москиты и комары.

Вы не подскажете, сколько времени?
Который год и который век?
Даже мебели нет. Тут только тени,
И то, лишь тех, кто зашёл на ночлег.
Да так и остался. Чтобы наполнить пустое,
Хотя бы чем-то, хотя бы нулём,
Хотя бы тенью, хотя бы собою,
Хотя бы ночью, хотя бы днём.

Простите, не Вы ли оставили здесь...
Не Вы? Значит кто-то другой.

Цыгане едут? Хорошая весть.
Новые тени весёлой гурьбой...

Кто я? Отчего тут сижу на стуле?
Не знаю. Постойте, спрошу у ветра,
В доме пустом, похожем на улей
С дорогами судеб в сто километров.

А в шестерёнках часов на полу одиноком,
Свободном от тяжести стульев, столов,
Хватит масла на эти строки,
На пару прочтений и таборы слов.
Ляжет на курс галеоновый остов
Облачно-синей воздушной волны.
Тянутся тени к вечеру... Просто
Всё по спиралям - сомненья и сны.

Всё застило пылью,
Сотрите рукой.
Простите, не Вы ли...
Что ж... Значит кто-то другой.

Конфета

я сижу и жую конфетку,
с начинкой необычайной.
такая вкусность выпадает редко,
такая редкость - большая тайна!
в конфетке нет ни забытых истин,
ни повседневной извечной правды.
останется бумажный листик -
обёртка от нескольких грамм шоколада.

не знаю, какие ещё секреты
в ней есть. я уже успокоился.
возможно, отведав такие конфеты,
Бессон впадает в бессонницу.
возможно, хотя и немного странно,
что, после неё родимой,
монахи Тибета включат Нирвану,
учуяв музыки дины,

вместо нирваны совсем отстранённой,
какой-то заботливо смятой обёртки
от той же конфеты, коричнево-тёмной,
теперь превращённой в ошмётки.

я знаю, что зубы мои разрывают
великое что-то и тайное.
но, в данный момент, я уверен, что знаю,
конфетка - просто питание.

Порча

если б мог я прочитать по пальцам,
по ладоням или по губам,
как мой брат подарит кролика иль зайца
девушке, одетой в сарафан!

или мог бы я ловить зубами
мимолётные созвездья каждый день!
я - упырь с четыремя глазами,
я - разбитой вазы в полдень тень.

я снимаю порчу, порчу снимки,
я цежу сквозь веки злобу дня.
если б мир вдруг стал как на картинке,
то наверно не было б меня.

а сейчас, забитый в лабиринте
произвиленных, запудренных мозгов,
я ищу один заветный винтик,
выкрутил и человек готов.

он готов теперь упрямо ползать,
зная, что рождён был, чтоб летать.
на лице ошибки горькой копоть
и вобще, он весь свинье подстать.

злобный гений. радостно наследство
наслоившихся на помыслы веков.
цель рождает право на соседство
с кем угодно в камерах зрачков.

и когда я распущу ресницы,
раскрошу эмалевую твердь,
я заставлю выйти за границы
вас самих... хотя бы захотеть!

если б мог я прочитать по пальцам,
по ладоням или по губам,
как мой брат подарит кролика иль зайца
девушке, одетой в сарафан...